Дело Кальвина и проблемы Англо-Шотландской унии 1603 г.

Парламентский акт об унии английской и шотландской корон не только придавал публично-правовое измерение личной унии — объединению под скипетром Якова Стюарта двух древних монархий, но и оказывался важным прецедентом, призванным в рамках общего права регулировать дальнейшее сосуществование двух королевств.

С другой стороны, неведомая ранее ситуация, когда над всей территории Британского архипелага господствовал лишь один государь, открывала путь к множеству новых споров и разногласий, требовавших правового урегулирования.

Разумеется, сам Яков прекрасно осознавал необходимость более основательной рефлексии об унии, нежели это представлялось возможным в рамках пусть и насыщенного, но ограниченного по объему парламентского акта. Поэтому уже в самом тексте документа перечислены 42 персоналии, на долю которых выпадала ответственность за реализацию акта об унии.

В ее составе числилась восходящая звезда придворного и юридического олимпа Френсис Бэкон. В Шотландии была сформирована аналогичная комиссия (очевидно, Якову шотландский и английский комитет представлялись двумя частями единого консультативного предприятия).

Во главе шотландской комиссии об унии был поставлен лорд-канцлер граф Монтроз, канцлер Джон Элфинстон, лорд Балмерино, а также Томас Крейг из Риккартона — первый среди юристов Шотландии.

Участие Риккартона в деле разработки деталей реализации унии было знаковым: во-первых, он принадлежал к кругу авторитетных для Якова персон, с мнением которых он привык считаться еще в шотландский период своего правления. Крейг в Шотландии (как, очевидно, Роберт Сесил в Англии) в последние годы правления Елизаветы Тюдор многократно обращался к идее объединения двух королевств.

Риккартон продолжает работу и над еще одним масштабным трудом — “Jus Feudale”, целью которого была не только систематизация феодального права и его шотландских особенностей, но и демонстрация многочисленных соответствий между сеньориальным правом Шотландии и ее южного соседа.

И поскольку вопрос об унии корон, с точки зрения Риккартона и, как можно предположить, самого Якова, во многом лежал в области сеньориального права, шотландский эксперт в этой области был незаменим.

В 1606 г. английская комиссия по унии предложила на рассмотрение парламента проекты двух актов, первый из них касался postnati, второй — antenati, т. е. рожденных до и после смерти Елизаветы Тюдор.

Для antenati, то есть родившихся до смерти королевы, делалась важная оговорка: они не получали права занимать должности в королевской администрации, должности в судах и какие бы то ни было должности в парламенте.

Однако, по мысли составителей, эти акты не должны были ограничивать королевскую прерогативу жаловать патенты о денизации, тем самым открывая путь к указанным должностям тем персонам, которые представлялись монарху предпочтительными. Мнения в нижней палате разделились.

Представлявший оппозицию Николас Фуллер красноречиво выразил опасения, что многочисленная армия голодных шотландцев вскоре будет претендовать на исконно английские земли, торговые привилегии, титулы, и, в конечном счете, весь объем королевских милостей.

Протагонистом унии и уравнивания прав postnati и antenati выступил Фрэнсис Бэкон. Сам же монарх, не скрывая раздражения, пытался убедить представителей обеих палат в том, что не имеет никакого намерения раздавать английские титулы и должности своим соотечественникам.

Не менее важной проблемой воплощения унии, чем ее правовое измерение, было историко-культурное размежевание англичан и шотландцев, оказавшихся подданными одного государя.

В 1607 г. парламент Англии принимает Акт об упразднении впредь всякой памяти о вражде между Англией и Шотландией, об упразднении ее последствий и о запрещении разногласий и беспорядков в будущем.

Впрочем, декларировавшиеся в его тексте утверждения о братских отношениях между двумя народами вызывали у англичан скорее недовольство, чем понимание.

Речь шла о так называемом деле Кальвина, который современники именовали «делом о postnati» — прецеденте, который в англо-саксонском мире по праву считается одним из важнейших в развитии современных представлений о гражданстве.

Полемика относительно дела Кальвина детально известна благодаря большому числу источников, наиболее подробными из которых являются: «Отчеты» главного судьи королевства сэра Эдварда Кока, заметки лорда-канцлера Эллисмера, парламентские выступления Бэкона457, парламентские билли, представленные в ходе развития полемики о postnati.

О важности разбирательства для судеб королевства свидетельствует и то, что Яков в своих обращениях к парламенту дал обширный комментарий делу Кальвина, во многом предопределив вынесенный вердикт.

Роберт родился в Шотландии, вскоре после того как король Яков VI Шотландский унаследовал английский трон. Как и его монарх, Роберт Кальвин оказался наследником английских земель.

Однако, согласно жалобе опекунов, два имения в Англии, причитавшиеся шотландскому наследнику, были отданы другим претендентам.

В суде Королевской скамьи, таким образом, слушалось дело о фригольде Хаггард (Хаггерстон в приходе св. Леонарда в Шордиче), а в Канцлерском суде — дело о фригольде в Бишопгейте в приходе св. Буттольфа.

Более того, заявляли ответчики, поскольку Кальвин — иноземец, он не может быть лишен прав наследования фригольда в Англии, поскольку иноземцы по определению не могут владеть землями английского королевства.

После предварительного слушания в суде Королевской скамьи разбирательство по делу Кальвина было передано в суд палаты Казначейства (суд справедливости, апелляционная инстанция для суда Королевской скамьи и суда Казначейства), где рассматривалось комитетом, состоявшим из юристов общего права (включая генерального солиситора Бэкона, выступавшего от имени истца, Эллисмера, Иелвертона и самого Кока), и «баронов Казначейства».

По времени тяжба совпадала с работой парламентского комитета, разрабатывавшего детали унии двух королевств, и, поскольку и в судебном, и в парламентском комитетах участвовали практически одни и те же лица, разбирательство приобрело статус одновременно и правовой, и политической проблемы.

Первая проблема: кем после унии корон являлись шотландцы для англичан — иноземцами и чужаками или равными — подданными короля, взошедшего на престол Англии и, следовательно, справедливо претендующими на статус и привилегии, до сего времени бывшими монополией англичан?

Что представляет собой подданство: является ли оно личными узами верности или определяется тем, что человек рожден на землях, которые являются владением данного монарха?

Подразумевался — если не ставился напрямую — и следующий вопрос: считать ли самого Якова Стюарта иностранцем на троне, или же, напротив, статус короля Англии делал его в определенном смысле «англичанином», или же священная персона монарха была «наднациональна» и на него не распространялись закономерности, действующие в отношении простых смертных?

Еще более опасным был вопрос о законности наследования шотландцем английских земель, то есть всего королевства.

Поскольку английский король продолжал считаться верховным собственником земель в своем королевстве, в момент передачи короны Якову Шотландскому речь шла не только о наследовании королевского статуса, но и о наследовании земель. Аналогия с делом Кальвина, при явном различии масштаба, была очевидна.

Наконец, дело Кальвина касалось и конкуренции между судами общего и цивильного права: в том случае, если Роберт Кальвин сохранял статус иноземца, его интересы (а впоследствии все подобные дела) следовало рассматривать в судах не общего, а цивильного права или в канцлерском суде справедливости.

Сложности с определением статуса Роберта Кальвина были обусловлены исторически сложившимися различающимися категориями подданства. По отношению к английскому королю жители Англии разделялись на несколько категорий.

Во-первых, на территории королевства могли обитать иноземцы (aliens). Изначально, со времени написания трактата Брактона, считалось, что иноземец — это человек, рожденный не на английской территории и не являющийся подданным не английского, а какого-либо другого монарха или князя, с которым его связывают узы персональной верности.

Именно отсутствие уз с «английской землей» определяло невозможность наследования земель или занятие должностей в его администрации, в то время как фактор личной феодальной верности отступал на второй план.

Ситуация, однако, менялась, если иностранец приобретал статус denizen, то есть иноземца с правами подданного, получая (а чаще — покупая) соответствующую королевскую хартию или патент. Патенты даровались монархом и являлись реализацией королевской прерогативы.

Однако точно так же, как, согласно известной максиме, «король не может сотворить джентльмена», не в его власти было и «сотворить подданного» из человека, рожденного на не принадлежащей ему земле. Денизация означала лишь передачу ряда прав.

Цивилисты указывали на существование аналогичного явления в римском праве, ссылаясь на civitas sine suffragio — предоставление прав римского гражданина без права участия в народных собраниях. Дети и наследники обладателя патента о денизации, рожденные на английской земле, считались полноправными подданными английского монарха.

Второй формой приобретения прав на владение землей и прав на занятие должностей была натурализация. В отличие от денизации, осуществлявшейся действием королевской прерогативы, для натурализации требовалось принятие парламентом отдельного акта относительно статуса данной персоны.

В особую группу можно выделить парламентские акты о натурализации людей, живших на территориях, завоеванных английской короной (в частности на французской территории в ходе Столетней войны, а также в Ирландии).

Сразу после восшествия Якова на престол английский парламент принял акты о натурализации в Англии ряда шотландских приближенных короля.

Если в случае с денизацией узы между сторонами (монархом и новым denizen) сохраняли характер сугубо персональный, то согласие на натурализацию давал, в конечном счете, парламент — представители «земли», «страны», то есть пэры и палата общин.

В какой-то мере это можно рассматривать как возрастание роли «территориального» фактора в эволюции представлений о подданстве: одобрение «общины», населяющей землю Англии и олицетворяемой парламентом, приближало бывшего чужака к полноценным англичанам в большей степени, нежели королевская прерогатива.

Наконец, в категорию «урожденный подданный» (natural-bornsubject) попадали те, кто был рожден на английской земле от отца — англичанина, натурализованного подданного или обладателя хартии о денизации.

Однако все перечисленные категории, освященные практикой общего права, как выяснилось в ходе консультаций на судебном процессе, не соответствовали ситуации дела Кальвина.

И цивилисты, и юристы общего права были в достаточной мере знакомы с принципами цивильной юстиции, чтобы построить на основе заимствованных оттуда юридических максим необходимую аргументацию.

Выступавший от лица ответчика цивилист сэр Джон Беннет, упомянув, что общее право Англии не дает возможности разрешить возникшие противоречия, обратился к максиме cum duo jura concurrunt in una persona aequm est ac si essent in diversis («когда два права соединяются в одной персоне, это есть то же самое, как если бы они принадлежали разным персонам»).

Изначально эта максима относилась к церковному администрированию — случаям, когда один настоятель назначался в две разные церкви, или одни декан — в два разных церковных деканата.

Применяя данную максиму к унии Англии и Шотландии, Беннет приходил к выводу, что, несмотря на одну персону царствующего монарха, «политическое тело» Англии и «политическое тело» Шотландии не сливались воедино.

А поскольку своей верностью подданные были связаны именно с политическим, а не физическим телом короля, то и «общий» монарх в результате унии не появился. Под прикрытием единого физического тела продолжали неслиянно существовать Яков I Английский и Яков VI Шотландский.

Соответственно, англичане и шотландцы составляли два неслиянных «политических тела», являлись по отношению друг к другу «иноземцами» и не могли реализовывать традиционные для своего королевства права на территории другого королевства.

Однако лорд-канцлер Эллисмер, представлявший истца, предложил рассматривать дело Кальвина, обратившись к практике средневекового феодального права.

Точку зрения Эллисмера поддержали Бэкон и Кок. Историческое обоснование, послужившее ключом к разрешению дела о postnati, обнаружилось в период правления Анжуйской династии и первых Плантагенетов, когда английские монархи имели на континенте вассалов, не только не рожденных в Англии, но даже и не ступавших на английскую землю.

Кок в качестве одного из ключевых аргументов привел прецедент — дело Коблдайка, тяжбу об английском маноре, состоявшуюся в правление Эдуарда I между англичанином Роджером Колдбайком и его внучкой, некоей Констанцией де N., жительницей Франции, «присягнувшей на верность и служение» королю Англии (ad fidem Regis).

Такой альянс имел персональный характер и не мог быть заключен с «политическим телом» или с «королевством Англии».

Бэкон поддержал Кока, приведя в качестве примера то, что с потерей территорий (Гасконь, Анжу) в ходе войн на континенте их жители не переставали быть подданными английского короля, ибо именно ему приносили клятву верности.

Наконец, наступил решающий момент, и в суде палаты Казначейства лорд-канцлер Эллисмер вынес окончательный вердикт. Судебное разбирательство разрешилось в пользу Роберта Кальвина.

Не только шотландский наследник получил право унаследовать два английских манора: дело о postnati давало возможность реализовать права на территории Англии и другим шотландцам, оказавшихся в сходном положении.

Эллисмер произнес не только вердикт: его речь представляла собой полноценный, детализированный и информативный политикоправовой трактат с интереснейшими богословскими, историческими и философскими отступлениями.

Примечательно, что лорд-канцлер, разбирая дело в суде справедливости, для обоснования вердикта использует в равной мере прецеденты из практики судов общего права, максимы права цивильного, а также статуты парламента и королевские прокламации.

По убеждению лорда-канцлера, в случаях, подобных делу Кальвина, именно многообразие правовых систем и богатство правовых практик в Англии позволяет в конечном итоге прийти к верному решению.

Неоднократно Эллисмер приводил исторические примеры, как общее право — по мнению его апологетов, совершенным образом реализуемое на территории Англии, — оказывалось недостаточным, а действие королевской прерогативы или статутное право становились эффективно действующим механизмом.

Однако подлинным ключом к разрешению дела о postnati Эллисмеру представлялись не столько прецеденты прошлого (хотя именно историческая, «прецедентная» часть его речи была призвана развенчать доводы противников), сколько верное понимание сути королевской власти.

«Проводить различие между королем и его короной чрезвычайно опасно, ибо это различие заводит нас слишком далеко». Наконец, «то, что вы используете разные правовые системы, ничего не меняет в вопросах суверенитета».

Речь лорда-канцлера Эллисмера полностью соответствовала чаяниям монарха. Вердикт, вынесенный в пользу трехлетнего шотландского наследника двух английских маноров открыл для Якова Стюарта путь к реализации идеи построения великой Британии — нового «тела», рожденного союзом двух королевств.

Парадоксальным образом этот шаг стал возможным благодаря умелой интерпретации архаичных норм и идей феодального Cредневековья.